Когда день склоняется к ночи, ноги уже щекотал мелкий песок. Сегодня закончилось так же, как и вчера, и прошлая дюжина дней, и треть года до того – босыми шагами по берегу; потом эти шаги переходили на влажные доски, тихо скрипящие от удовольствия – они могли издавать тысячи звуков, но лишь некоторые имели настоящий смысл, – а потом утопали в ковре. Конец маленького пути.
Может, всё это сон, а может, и реальность. Но голова сама упала на подушку, а глаза закрылись. Как бы ни хотелось поступить иначе, теперь есть только дорога по веренице снов, а звёздному небу придётся смиренно ждать.
Хонна никогда не считал этот обмен неравноценным.

Он перебегал из сна в сон; так бывало, когда день казался тягучим, как мёд. Куда-то он заглядывал только потому, что нужно было сделать шаг дальше, где-то ненадолго останавливался – молча, покачиваясь на ветру, приминая травинки или пугая птиц, внося мелкие, но важные правки – да, нужны были перемены, и нести их можно было по-всякому. Иногда оставался, чтобы полюбоваться – и вновь перескакивал дальше.
Встречать кого бы то ни было Хонне не слишком и хотелось, поскольку тогда он остался бы в одном сне. А это почти то же, что сидеть на месте. Нет, нет, лучше продолжать движение дальше, по причудливому набору переменных, пока дыхание не собьётся, а ноги во сне не устанут, вот тогда можно и найти спокойствие, остановиться и передохнуть – в чужом или своём сне, значения не имеет.
Этот сон был тёмным. Как будто сновидец только закрыл глаза и ещё не решил, что же ему хочется увидеть.
Такое бывало не так уж и редко – но и не так уж и часто.
«Что же, тогда имеет смысл подождать», – подумал Хонна, опускаясь на ничто. Если ничего нет, то всё есть, потому вполне можно и посидеть, подождать, пока владелец сна не придёт. Кто знает, может, он задержался в пути, на другой стороне сна, где-нибудь в гостях – мало ли способов не столкнуться с кем бы то ни было?..

Во сне коротать время можно по-разному. Хонна успел и откуда-то достать расчёску, чтобы рассеянно провести по непослушным своим патлам – надо было остричь ещё на пару пальцев, сил никаких с этой жуткой чёлкой, додумался же отпустить такую и где, во сне отпустить, увидят же, засмеют, как пить дать, к Тёмным магистрам не ходи, – и сотворить призрачных бабочек с чрезмерно реалистичными писклявыми голосишками, поваляться на траве – «Наверное, и до сюда скоро доберётся, если уже сновидение меняется само, увидим, к кому это меня так лихим ветром закинуло», – и обдумать если уж не все проблемы мироздания, то хотя бы тысячную от неизвестной доли бесконечности. Даже перезаплести косу успел, шельма. Честная и принципиальная, но шельма.
Чему только не научат старики-наставники, когда прочат в преемники…
На небе даже появились облака – огромные, массивные, почти похожие на парящие острова, только куда как приятнее и более одноцветные. Величественные и чем-то похожие на прибрежные скалы. Хотя, может, это с земли так кажется, надо бы полетать, попробовать, делов-то, давай, Хонна, тряхни стариной – ну или чем там старые Великие Магистры тряхнуть могут без вреда для мира и здоровья… Косой, полами лоохи, всяческими непотребствами тоже, если захотят, то очень даже запросто махнут. Или тряхнут.
– Вставай, – строго сказал Хонна упавшей на траву девушке. То ли с облака она прыгнула, то ли просто провалилась в этот сон, а может, и перескочила сюда с другого места – что поделать, теорий полно, поди все проверь. Может, Магистр стеснялся. Или просто не хотел знать. – Здесь простудиться не менее реально, чем наяву.
Ага, как же. Нет, дорогой Хонна, во сне можно как заболеть, так и исцелиться, и кому-кому, а тебе это известно давно, чуть ли не огромными буквами выдолблено на изнанке усталых тёмных глаз в сеточке морщинок, просто возиться неохота ни с кем, так что проще предупредить, чем вылечить. Да и куда, он же не знахарь, в конце-то концов. Великий Магистр, но не знахарь. Ну их, к Тёмным Магистрам, не любил никого лечить, только для непутёвых учеников своих старался, а то вечно с ними проблем не оберёшься.
– Давай, вставай, ничего тут страшного. Упала разок, подумаешь. Получится ещё. Это же твой сон, верно? Значит, определённо сможешь.

На вопрос следовало бы ответить сразу, без обдумываний философских вопросов и возможных последствий, да, впрочем, и сам ответ тоже зачем-то нужно было раз двадцать повернуть так и эдак, повыкидывать из него лишнее, прибавить что-нибудь совершенно необходимо, отшлифовать, подобрать к нему верный тон, а потом решить, что всё-таки говорить как-то так немного неправильно, так что отчего бы не переформулировать всё до сих пор не произнесённое, найти другой тон и только тогда начать уже использовать голос на деле, а не в укромном закоулке собственной головы, ведь звучащие там гораздо лучше действительности.
Ха. Хонна просто не хотел говорить. Как-то пообвык, что во сне можно и без слов обойтись. А может, он просто выдумал это, чтобы утром поднимать голову от подушки ясной и звенящей, как от утреннего мороза – был такой замечательный сон однажды, чужой, конечно же, но прекрасный – и идти дальше творить чудеса по изменению всего, что есть на свете изменчивого, но упорно держащегося постоянства. Ну нельзя же так, это несколько бессмысленно – или не несколько, а крайне и весьма, тут каждый со своей меркой подходит.
– Ну… – Магистр глубокомысленно вздохнул и извлёк буквально из воздуха – сон и есть сон, почему бы и нет, собственно, он ведь уже сделал это, – ещё одну бабочку, с почти призрачными крыльями, дающими мириад брызг-искр, когда на них падал даже не свет, а его тень. – Я лишь сновидец, который решил ненадолго остаться и посмотреть, как тут всё переменится с приходом того, кто видит этот сон. Да и просто было любопытно.
Он улыбался, смотря на девушку. Ну, как тебе такой ответ? Смотри, другого не получишь, пока не задашь ещё один вопрос, а потом ещё один, и снова, и опять, пока Хонне не надоест – а тогда он либо попрощается и отправится дальше гулять, либо придумает что-нибудь другое. Может быть, даже поинтереснее, чем перебрасывание ответами и вопросами.
Или не придумает. Он ведь только гость здесь, а хозяйка сна немного похожа на птицу. Промокшую, но тут уж дело в росе.